Следуя методологии цивилистического исследования, автор анализирует понятие искусственного интеллекта и аргументирует вывод об ошибочности признания правосубъектности искусственного интеллекта. Искусственный интеллект как результат комплексного программирования является сложным объектом гражданских прав, в составе которого находятся различные структурные элементы — результаты интеллектуальной деятельности. Рассматривается механизм приобретения права использования результатов интеллектуальной деятельности, входящих в сложный объект, лицом, организовавшим создание искусственного интеллекта. Анализируется суть законодательных изъятий из общих правил о договорах об отчуждении исключительного права и о лицензионных договорах применительно к искусственному интеллекту.
Обоснован вывод, что в отсутствие регулирования отношений по приобретению права на сложный объект следует предусмотреть: соглашение между лицом, организовавшим создание искусственного интеллекта, и каждым из правообладателей результата интеллектуальной деятельности, входящего в состав искусственного интеллекта, либо особое условие в договоре об отчуждении исключительного права на результат интеллектуальной деятельности в составе искусственного интеллекта или в лицензионном договоре с каждым правообладателем. Аргументирован вывод, что лицо, организовавшее создание искусственного интеллекта, при наличии рассмотренных правовых оснований приобретает не только права на соответствующие результаты интеллектуальной деятельности — структурные элементы искусственного интеллекта, но и право на весь искусственный интеллект в целом.

Технологии искусственного интеллекта нашли широкое применение при оказании медицинских услуг. Они используются при проведении дистанционных консультаций и консилиумов, очных медицинских вмешательств, при обработке больших объемов информации о пациентах и об их законных представителях. Отношения, связанные с применением технологий искусственного интеллекта при оказании медицинских услуг, не урегулированы должным образом в действующем законодательстве. Доктрина и правоприменительная практика не выработала единых подходов к решению проблем в исследуемой области. Автор, опираясь на положения цивилистической науки, раскрывает особенности и условия применения технологий искусственного интеллекта в digital-медицине. Установлено соотношение понятий «телемедицинские технологии» и «технологии искусственного интеллекта»; big data и технологии искусственного интеллекта. Сделан вывод, что технологии искусственного интеллекта могут быть использованы при оказании медицинских услуг только после получения от пациента (его законного представителя) соответствующего добровольного информированного согласия. Проанализировано содержание согласия на обработку биометрических данных и согласия на раскрытие врачебной тайны.

Статья посвящена исследованию возможных изменений в правосубъектности физического лица, которому имплантирована киберфизическая система. При имплантировании КФС могут быть затронуты все элементы правосубъектности. Основное влияние КФС (особенно использующая технологии сильного искусственного интеллекта) оказывает на дееспособность физического лица, потому что КФС может влиять на волю и волеизъявление физического лица. Обозначение КФС как persona гражданского права видится преждевременным. Последствия имплантирования КФС должны зависеть от типа КФС, потому что в случае с неавтономным КФС влияние на правосубъектность является незначительным. Если же применена КФС с полностью автономным искусственным интеллектом, есть риск возникновения конфликта интересов ИИ и человека, которому имплантирована КФС. Такая ситуация требует законодательного регулирования, в том числе определения субъекта ответственности и механизмов защиты третьих лиц. Одним из таких механизмов видится обязательное раскрытие информации об имплантированных КФС. В статье также рассмотрена возможность признания физического лица с КФС комплексным субъектом.

В семейном законодательстве, в отличие от гражданского, субъекты правоотношений прямо не поименованы. Помимо разрозненности норм, касающихся субъектов семейных правоотношений, проблему представляет мобильность состава лиц, обусловленная эволюцией общества и права. Проведен сравнительный анализ норм права и доктринальных позиций, в результате чего выделены различные классификации субъектов семейных правоотношений, обосновано включение в их число организаций и публично-правовых образований, семьи как квазиправосубъектного образования.
В результате введения института приемной семьи появились новые специальные субъекты семейных правоотношений — приемные дети и приемные родители. В связи с развитием вспомогательных репродуктивных технологий поднят вопрос о квалификации в качестве субъектов семейных правоотношений потенциальных родителей, донора спермы и суррогатной матери. Существует проблема правовой квалификации эмбриона. Выявлены проблемы, связанные с правосубъектностью участников семейных правоотношений: смешение брачной и семейной правосубъектности, отсутствие отдельных норм о семейной правоспособности и дееспособности и др. Обосновано, что объем семейной правосубъектности меняется в зависимости от возраста, ряда других юридических фактов, в том числе иной отраслевой природы; он связан с целеполаганием осуществления прав и исполнения обязанностей.

В статье рассматриваются традиционные семейные ценности в качестве объекта правовой охраны и защиты, исследуется природа отношений в семье, приводятся подходы к определению сущности традиционного понимания семьи. На основе системного анализа действующего законодательства дается характеристика семейным правоотношениям и нормам, их регулирующим, определяются содержание и объект интересов семьи; формулируется определение традиционных ценностей российской семьи. В заключении делается вывод о том, что существующая нестабильная политическая и экономическая ситуация в современном мире сопровождается для России появлением не только новых вызовов и угроз, но и дополнительных возможностей. В частности, предлагается при совершенствовании семейного законодательства учитывать традиционные семейные ценности и основываться на российском историческом опыте, а не чужеродном, иностранном.
Исследование выполнено с использованием общенаучного диалектического, формально-юридического метода познания, а также метода индуктивной и дедуктивной логики.

В статье проводится сравнительное исследование двух правовых категорий: брачной правосубъектности и правового статуса лица, состоящего в браке; приводятся авторские определения каждой из данных категорий, дается развернутая характеристика семейно-правового статуса в составе общего брачно-правового статуса физического лица, включающего в себя специальные статусы: семейно-правовой, гражданско-правовой, а также закрепленный в отраслях публичного права. Сформулированы определение понятия брака с учетом правового статуса лица, состоящего в браке, предложения о его законодательном закреплении, а также по совершенствованию норм семейного и ряда других отраслей права, регламентирующих правовой статус лица, состоящего в браке.

В статье исследуется вопрос участия членов семьи в гражданских правоотношениях. Рассмотрены случаи, когда статус члена семьи является основанием для возникновения, изменения и прекращения у него определенных прав и обязанностей. Статус члена семьи наделяет такое лицо правами и устанавливает обязанности; предусматривает запреты и ограничения; преимущества и т.д. Также проанализирована проблема определения статуса члена семьи как субъекта гражданских правоотношениях в связи с наличием семейного интереса, что является правовой особенностью. В такой ситуации происходит столкновение гражданско-правовых и семейно-правовых механизмов осуществления прав, когда положение о том, что граждане (физические лица) приобретают и осуществляют свои гражданские права своей волей и в своем интересе (п. 2 ст. 1 ГК РФ), противоречит положениям семейного законодательства о разрешении внутрисемейных вопросов по взаимному согласию.
Сделан вывод о том, что целью законодательных изменений должно быть соблюдение баланса между правами и интересами физического лица и правами и интересами семьи и члена семьи как субъекта прав.

В статье сделана попытка определить правовой статус бывшего супруга, т.е. лица, с которым прекращена брачная связь, в контексте различных сфер правовой жизни — вещных, семейных, наследственных, корпоративных, конкурсных правоотношений и др. На основе анализа судебной практики и доктринальных позиций выявлено несовершенство некоторых положений в обозначенных областях, имеющих ключевое значение. Это требует нормативного оформления правового статуса бывшего супруга, поскольку подобная неопределенность дестабилизирует текущий оборот. В частности, речь идет: об объеме распорядительной власти бывших супругов в отношении совместного имущества; об особенностях определения режима имущества, поступившего после расторжения брака; о возможностях бывшего супруга в части приобретения корпоративных прав; о последствиях фиктивного прекращения брачных отношений и влиянии указанного поведения на иные сферы, в том числе в контексте процедуры несостоятельности (банкротства) и др.
Подобная нормативная отстраненность с учетом спектра и сложности обозначенных проблем приводит к распространению злоупотреблений и нарушению баланса интересов сторон в случае необходимости их защиты.

В статье анализируется проблема понимания публичных и частных интересов на современном этапе развития общественных отношений, регулируемых в России гражданским правом. На основе проведенного исследования автором делается вывод о том, что противопоставление публичного интереса частному необоснованно, поскольку невозможно удовлетворение одних интересов без удовлетворения других. Публичный и частный интерес в частном праве представляют собой единое целое в случаях высокой общественной значимости. Вместе с тем нельзя недооценивать значение частного интереса, правовая форма которого необходима для конкретизации его обеспечения в строго определенной сфере общественных отношений, связанных с удовлетворением потребностей одного лица действиями другого. Такой подход к соотношению частного и публичного интересов позволяет расширить и уточнить их понимание, выделив гражданско-правовые ценности и ценности гражданско-правовых сообществ, общие и специальные гражданско-правовые интересы, а также общие и специальные интересы гражданско-правовых сообществ, интересы отдельных физических лиц.

В статье отражена дискуссия о значении разделения права на частное и публичное. Автор соглашается с исследователями, которые полагают, что через любую правовую норму вне зависимости от ее отраслевой принадлежности реализуются как частные, так и общественные интересы. В данном случае главное, что само по себе упорядочивание общественных отношений любой правовой нормой имеет существенное значение для общества и не допускает хаоса в отношениях. В самом гражданско-правовом регулировании содержится механизм, обеспечивающий баланс как различных частных, так и общественных интересов. В той или иной степени подтверждение наличия такого механизма можно найти практически в любой норме гражданского права. Публичное право, как и частное, обеспечивает реализацию как общественных, так частных интересов. Вступление в различные публичные правоотношения во многих случаях направлено на удовлетворение интересов отдельных лиц и основано на их воле. Публичные и частные правовые блоки характеризуются многими признаками. Ставя вопрос о публичных и частных правовых блоках, надо понимать, что более чем важны режимы (способы) регулирования ими общественных отношений, поскольку установление режима, не соответствующего существу тех или иных отношений, может привести к невозможности реализации определенного рода интересов. Так, реализация интересов (особенно частных) через гражданские правоотношения возможна главным образом в режиме свободы воли. В публичных отраслях права по меньшей мере одна из сторон не имеет свободы в решении вопроса о вступлении в правоотношение. Кроме того, по общему правилу, в отличие от частных правоотношений, публичные правоотношения подразумевают определенный контроль, который необходим для обеспечения как общественных, так и частных интересов.

В статье рассматриваются некоторые правовые проблемы, связанные с передачей религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности, а также предлагаются возможные варианты их решения. На основе анализа действующего законодательства и материалов правоприменительной практики выявляются недостатки законодательных подходов к определению объектов, имеющих религиозное назначение и подлежащих передаче религиозным организациям. Авторами отмечаются отдельные особенности сущности и правового статуса религиозных организаций, их внутреннего устройства и имущественного режима, которые целесообразно учитывать при совершенствовании нормативного регулирования отношений, связанных передачей религиозным организациям имущества публично-правовых образований. Выражается мнение о необходимости ограничения круга религиозных организаций, способных получить государственное и муниципальное имущество в собственность; о целесообразности корректировки норм о безвозмездном пользовании имуществом религиозного назначения в связи с особым характером складывающихся отношений. Особое внимание уделяется проблемным аспектам передачи религиозным организациям имущества религиозного назначения, относящегося к категориям объектов культурного наследия и музейных предметов.

Предметом исследования настоящей статьи является личный фонд, представляющий собой организационно-правовую форму некоммерческой организации унитарного типа. В статье предлагается анализ конститутивных признаков данной организационно-правовой формы, обозначаются некоторые проблемы, связанные с ее участием в гражданском обороте. Исследуются механизмы управления личным фондом и его прекращения. Рассматриваются варианты определения выгодоприобретателя личного фонда. Дается оценка прикладному значению личного фонда, поскольку в связи с тем, что механизм правового регулирования наследственного фонда был недостаточно эффективен для гражданского оборота, законодателем был разработан более совершенный механизм правового регулирования личного фонда. Отмечается, что основным преимуществом личного фонда по сравнению с наследственным фондом является возможность его прижизненного учреждения, осуществления контроля за деятельностью и возможность изменения структуры его управления в течение всего срока жизни учредителя личного фонда.

В статье рассматриваются особенности правосубъектности лиц, признанных недееспособными и ограниченно дееспособными вследствие психического расстройства. Анализируется объем дееспособности граждан, признанных ограниченно дееспособными вследствие психического расстройства. Отмечается, что граждане, ограниченные в дееспособности по п. 2 ст. 30 ГК РФ, не исключаются из участия в имущественном обороте, поскольку за ними сохраняется возможность совершать сделки (самостоятельно или с письменного согласия попечителя). Указывается на отсутствие в действующем гражданском законодательстве механизма реализации, установленного в п. 2 ст. 29 и п. 2 ст. 30 ГК РФ требования об учете мнения и предпочтений недееспособного и ограниченно дееспособного при совершении сделок и даче согласия на совершение сделок, соответственно, опекуном и попечителем. Автор обосновывает мнение о том, что, исходя из правовой природы личных неимущественных прав, признаками которых являются неотчуждаемость и непередаваемость, тесная связь с личностью, осуществлять личные неимущественные права опекун не может, он наделен правом и одновременно на него возложена обязанность защищать права и интересы недееспособного. Рассматриваются вопросы об ответственности гражданина, ограниченного в дееспособности вследствие психического расстройства.

Анализ распространенных форм нарушений информационной безопасности граждан показывает, что в современных условиях не только сама рекламная информация является товаром, но и свободное время граждан, затраченное ими на ее просмотр и прослушивание, последовательно превращается в товар. За этими явлениями, еще не получившими должной правовой оценки, кроются реальные угрозы, формирующиеся в самых различных областях общественной жизни. С опорой на традиционные для отечественной общественной мысли воззрения о соотношении закона и благополучия человека, имеющие многовековые исторические корни, выдвинуто следующее предположение. Учитывая соображения экономической справедливости, а также то, что свободное время граждан, их ментально-деятельностные потенциалы и принадлежащие им коммуникационные устройства имеют стоимость, назрела необходимость доктринального обсуждения возможностей создания компенсационных механизмов возмещения времени, которое граждане вынуждены затрачивать на просмотр и прослушивание навязываемых им рекламных текстов, видеороликов, клипов и т.п., и потерянного времени в иных случаях нарушения информационной безопасности граждан. Данная постановка вопроса не только целесообразна, но и, как представляется, будет способствовать определению потенциальной возможности нормативного обеспечения реализации такого рода экономической справедливости.

В статье рассмотрены основные взгляды, изложенные в научной литературе, а также в судебной практике, в части толкования творческой составляющей при создании объектов интеллектуальной деятельности. Анализируется значение творческого труда при создании таких объектов (от дореволюционных юристов до современного понимания). Автор разграничивает механически созданные объекты и творческие, выделяет два критерия, которые необходимы, чтобы признать объект созданным творческим путем: объективный и субъективный. Анализируются понимание и соотношение таких категорий, как «творчество», «творческий труд», «творческое видение», «единый творческий замысел», «творческая концепция». Именно использование таких категорий позволяет суду установить охраноспособность объектов исключительных прав, разграничить сложные и составные объекты, а также объекты самостоятельного творчества и повторения чужого произведения. Автор статьи приходит к выводу, что для определения творческого характера как одной из составляющих юридической квалификации, необходимой для охраноспособности объекта, наиболее всеобъемлющим является понятие «творческое видение».

В статье рассматриваются современные проблемы квалификации персональных данных в гражданском обороте. В доктринальных источниках преобладает точка зрения на эту категорию как на объект гражданского права, несмотря на тот факт, что понятие «персональные данные» введено Федеральным законом «О персональных данных», относящимся к публичным отраслям законодательства. Ввиду отсутствия категории «персональные данные» в ст. 128 ГК РФ проблема заключается в определении места персональных данных среди легально закрепленных объектов гражданских прав, в установлении правового режима персональных данных. С учетом взглядов, известных цивилистической доктрине, автор обосновывает возможность отнесения категории «персональные данные» (и, соответственно, установления правового режима) к категории «нематериальные блага» при условии соблюдения требований о согласии субъекта персональных данных на обработку его персональных данных. Для массива данных (больших пользовательских данных) наиболее приемлема квалификация в качестве результата информационной услуги.

В статье исследуется состояние правового регулирования в сфере недвижимости применительно к таким недвижимым вещам, как помещения. Анализируются изменения, внесенные в правовой режим помещений Федеральным законом от 21.12.2021 № 430‑ФЗ. Автор рассматривает общее определение помещения, введенное в ГК РФ указанным Законом, выявляет присущие этому определению недостатки. В статье показано, что помещение как объект недвижимости имеет производный (вторичный) характер по отношению к зданию или сооружению, частью которого оно является.
Рассматривая правовой режим жилого помещения, автор анализирует его признаки, в частности изолированный характер. В статье показаны особенности отдельных видов жилых помещений. При этом автор отмечает ошибочность включения в состав жилых помещений жилого дома, являющегося зданием, а не помещением, и предлагает решение этой проблемы. Также автор рассматривает противоречия в судебной практике по вопросу признания части жилого дома в качестве самостоятельного объекта недвижимости. Отдельное внимание уделено автором проблеме апартаментов как нежилых помещений, приспособленных для проживания.

Настоящая статья посвящена проблеме обеспечения независимости совета директоров акционерных обществ. Автор указывает на наличие нескольких подходов к признанию за лицом статуса независимого директора. В статье рассматривается идеальная модель взаимоотношений внутри совета директоров, при которой достигается выработка объективных решений в интересах юридического лица. Автор акцентирует внимание на роли включения в состав совета директоров независимых директоров, в том числе в части осуществления контроля за деятельности исполнительных органов юридического лица, разрешения конфликтов интересов в процессе принятия управленческих решений. В статье анализируется проблема соблюдения баланса интересов различных субъектов в процессе принятии решения и выработанные в судебной практике подходы, указывающие на несоблюдение такого баланса. Автор рассматривает вопросы, связанные с исполнением директорами обязанности принимать независимые суждения, определяет критерии оценки независимости суждений.

В настоящей статье рассмотрен не предусмотренный законодательством, но признаваемый судебной практикой институт фактического изъятия земельных участков для государственных и муниципальных нужд: его правовая природа и способы защиты, которые могут использовать субъекты права в случае фактического изъятия у них земельных участков.
В статье содержится анализ отдельных судебных решений, позволивший выявить существующие пробелы в правовом регулировании отношений, связанных с фактическим изъятием земельных участков для государственных нужд. В частности, остаются не до конца урегулированными вопросы, касающиеся способов защиты собственника фактически изъятого земельного участка. Действующее законодательство не выработало действенных правовых механизмов защиты прав и законных интересов правообладателей, не сформулировало единого подхода к определению равноценности и справедливости возмещения, предоставляемого правообладателю при изъятии земельного участка для государственных нужд. Решение этих вопросов позволит обеспечить баланс публичных и частных интересов.

Одним из основных факторов устойчивого развития является сохранение окружающей среды и природных ресурсов, что невозможно без четко и слажено функционирующей системы предотвращения экологических правонарушений и ликвидации их последствий. В этой системе особое место принадлежит институту ответственности. Работа посвящена анализу особенностей имущественной ответственности за экологические правонарушения, установлению ее соотношения с гражданско-правовой ответственностью.
В качестве особенностей рассматриваемой ответственности выделяются ее сверхкомпенсационный характер, а также возможность привлечения правонарушителя к двойной ответственности в виде выплаты денежной компенсации и возмещения вреда в натуре. Данные особенности объясняются характером благ, на которые посягает экологическое правонарушение, а также необходимостью преодоления издержек правоприменения, связанных с проблемами установления размера причиняемого окружающей среде вреда.
Проведенный анализ позволяет сделать вывод, что имущественная ответственность за экологические правонарушения, которая обладает целым рядом специфических черт, тем не менее соответствует характеру и особенностям гражданско-правовой ответственности, что позволяет применять к ней принципы и механизмы, выработанные цивилистической наукой.

Гражданскому законодательству известно два способа возмещения вреда. При этом в судебной практике и в доктрине натуральную форму возмещения ущерба нередко называют приоритетным способом возмещения причиненного окружающей среде вреда. Тем не менее есть сомнения в том, что выделение приоритетного способа возмещения, который будет выступать презюмируемым, обоснованно. Выбирая из двух способов возмещения вреда, суд должен установить объективную возможность восстановления окружающей среды, необходимость принятия оперативных мер, их эффективность для восстановления окружающей среды и наличие проекта восстановительных работ, разработанного и утвержденного в соответствии с действующим законодательством. Навязывание восстановления окружающей среды неэффективно и не должно допускаться судами, в том числе посредством использования судебной неустойки. В случае безрезультатности восстановительных мероприятий или отказа причинителя вреда от их проведения всегда доступен вариант с возмещением вреда в денежной форме, в том числе с зачетом затрат на восстановительные работы. При этом одновременное применение двух способов возмещения вреда недопустимо.

В статье рассматриваются особенности сельскохозяйственного страхования с государственной поддержкой. Отмечается наличие значительных проблемных аспектов в развивающейся сфере. Повышенный, сложно просчитываемый риск убытков сельхозпроизводителей от неблагоприятных климатических условий обусловливает повышенные риски для финансовой устойчивости страховых организаций, осуществляющих агрострахование. Отсутствие государственной поддержки в осуществлении страхования (перестрахования) сельскохозяйственных рисков способствует включению страховщиками в договоры агрострахования ограничительных условий, уменьшающих риски, завышению страховых тарифов, отказам в страховой выплате. Наиболее эффективна существующая система сельскохозяйственного страхования для крупных аграрных хозяйств, которые имеют возможности для минимизации и предупреждения убытков, что затрудняет развитие конкурентных начал в сельскохозяйственном производстве, препятствует развитию малого и среднего агробизнеса. Этому же способствуют законодательные ограничения по льготному страхованию субъектов сельскохозяйственной кооперации, в отношении которых законом не предусматривается государственная поддержка. В статье обосновывается причинно-следственная связь между несовершенством системы государственной поддержки агрострахования и проблематикой цивилистического характера в данной сфере.

Статья посвящена особой разновидности нормативных правовых актов — регламентам. В связи с тем, что на сегодняшний день в России существует большое видовое многообразие таких источников права, как регламенты, возникает необходимость не только их классификации, но и полноценного исследования как самостоятельного источника российского права.
В статье рассматриваются сущностные характеристики регламентов, на основании проведенного анализа особенностей регламентов, являющихся составной частью российской правовой системы, дается авторское определение регламента. Обозначаются функции, выполняемые регламентами в механизме правового регулирования.
Все разнообразие регламентов, действующих в России, подразделяется на различные группы, в зависимости от избранных классификационных критериев. Классификация позволяет рассмотреть специфические черты отдельных видов регламентов, что, в свою очередь, крайне важно для уяснения правовой природы регламентов как источников российского права.

После октября 1917 г. новое советское правительство, провозглашавшее неизбежность победы коммунизма и ставившее задачу ломки старой государственной машины, реализовало марксистские идеи о ликвидации частной собственности. Идея национализации земли станет главенствующей для Ленина и большевистской партии в ее политической, а с осени 1917 г. — и в практической деятельности.
В связи с этим в Советском государстве довольно быстро был преобразован институт собственности и заложена основа для принципиально иного статуса собственности в государстве.
В настоящем выпуске журнала мы публикуем некоторые нормативные правовые акты, связанные с формированием нового института собственности в СССР: Декрет ВЦИК РСФСР от 20 августа 1918 г. «Об отмене права частной собственности на недвижимости в городах» и Декрет ВЦИК «Об отмене наследования».